Глэдис не сумела принудить себя кивнуть экономке. Ей вообще в последнее время было сложно заставить себя выполнять простые и привычные действия... В последнее время? Какое время? Час, день, несколько дней? Или уже неделя? Молодая женщина не могла бы сказать этого даже под пытками. В ее мире для времени просто не осталось места; все, решительно все, заполнила ненасытная, лютая пустота. 
- Приветствую вас, - наконец произнесла Грейс, - присаживайтесь, господин Аше.
Господи, неужели это ее голос? Такой бесцветный, такой глухой? Сама она осталась стоять совершенно неподвижно; борзые, повозившись и поворчав, улеглись у ее ног. Два настороженных сфинкса, не сводящих темных глаз с незнакомца.
По-прежнему воздерживаясь от каких-либо слов, гость бесшумно занял кресло напротив Глэдис и ее «стражей».
- Я могу попросить вас сделать закрытый гроб?
Вопрос и тон, которым он был занят, решительно не подходили друг другу. Слыша лишь интонации и не понимая смысла, можно было подумать, что она интересовалась у своего портного, не готов ли ее заказ. Отчетливо ощущая это несовпадение, Грейс тем не менее ничего не могла с собой поделать: весь этот разговор казался ей какой-то дикой карикатурой на обычную жизнь, жизнь, которой уже больше никогда не будет.
Ответом на ее вопрос был утвердительный кивок.
- Ель, липа, дуб, бук? – когда твой отец гробовщик, приходится мотать на еще не выросший ус некоторые вещи. Например, гроб – не платье, не столь важно из чего он сделан, сколь важен предоставленный перед клиентами выбор, - в качестве обивки можно задействовать штапель, сатин, ситец, бархат, атлас или же шелк.
Как правило, все это затевалось для одной единственной фразы, которую гробовых дел мастер должен был услышать: «Делайте на свое усмотрение в рамках того жалованья, что я вам плачу».
В маленьких городах, подобных Примвуду, похороны чаще всего сопровождались лишь краткой службой священника, да поспешным закапыванием тела в землю (иной раз последним приютом для усопшего является не деревянный ящик, а грубый мешок). В городе наличествовал единственный салон ритуальных услуг подобного рода, и он занимался оформлением «ухода из жизни» горожан с разной степенью «упругости» кошелька. У него не имелось штатных могильщиков и извозчиков за ненадобностью оных – всегда были те, кто готов за звонкую монету взяться за лопату.
Для клиентов побогаче, для которых, поскольку их было меньше, следовательно, и умирали они гораздо реже, из обычного гробового мастера, гробовщик превращался в подрядчика с возложенными на него обязанностями по устройству и организации описываемого мероприятия.
Холодные светло-голубые глаза смотрели в сторону молодой вдовы, но не на нее, а как бы сквозь, будто бы она была фигурой из стекла. Такой взгляд нередко присущ людям, чьи локтевые изгибы посинели от регулярных инъекций.   
- Я могу сегодня получить от вас детальные инструкции? – было сказано в тон Грейс. Но в отличие от нее, с циничным обыкновением человека, для которого твое горе – его хлеб.
- Дуб и бархат, - бездумно ответила Глэдис. Марк понимает толк в дорогих вещах. Понимал. Ему бы понравилось, наверное. 
Они обсудили еще пару деталей, а на прощание хозяйка повторила еще раз, словно опасаясь, что мастер что-нибудь перепутает:
- Гроб должен быть закрытым.

Мысль о том, что следовало бы впустить гостью внутрь, пришла ему не сразу. Тем не менее, Аше убрал руку с дверного проема и отошел в сторону, не слишком радушно, но все-таки вежливо пригласив молодую вдову пройти в дом.
Он не стал задавать вопроса, касательно причины ее визита, разумно полагая, что и без того ответ не заставит себя ждать.
- Приветствую вас, господин Аше, - кивнула незваная гостья и вошла в гостиную. Она  остановилась на островке паркета, который еще не скрылся под бушующими бумажными волнами, впрочем, не выказывая ни малейшего удивления. Хотя Глэдис видела все это впервые, со стороны она производила довольно странное впечатление – скажем, любовницы, которая чувствует себя в праве без приглашения являться в любое время дня и ночи.
Между тем хозяин дома проследовал за ней и рассеяно оглядел собственную гостиную. Положительно, ни он, ни она (гостиная) не были готовы к приему посетителей. 
- По вашему внешнему виду, - начала она, удостоив хозяина довольно презрительного взгляда, - можно сказать, что я застала вас врасплох.
«О, с чего бы это, правда, миссис Грейс?» - и вновь сарказм остался за плотно поджатыми тонкими губами. Акрит слегка скривился, но Глэдис этого не видела.
Она же произнесла свои слова так, словно они договаривались о встрече. Словно Аше был ей что-то должен. Иногда она разговаривала подобным тоном с провинившимися слугами – это была своего рода метка ее мещанского происхождения. Марк, истинный аристократ по духу и рождению, не опускался до таких дрязг; даже делая строгий выговор в стельку пьяному конюху, он всем своим видом выражал уважение к личности, какой бы она ни была. Да, Марку не пришлась бы по душе ее манера вести беседу. Нет, подождите, какому Марку? Тому, которого больше нет?
- А между тем моему супругу необходим памятник, - продолжила Грейс, несколько повысив голос, чтобы заглушить мучительные сомнения.
- Памятник? – Акрит слегка изогнул бровь.
На Примвудском кладбище редко где стояли надгробные памятники, и у этого было две причины: во-первых, мало кому по карману была роскошь, во-вторых, в городе не было для его производства сырья. Ко всему прочему, наученный своим отцом стругать гробы, Аше-младший в жизни не брался за работу с цельным камнем.  Эта работа для скульпторов. Единственное, что он мог сделать для Глэдис Грейс – составить вместе с ней эскиз и отправить его в Лондон, после чего установить полученный результат на свежую могилу.   
- Сомневаюсь, что вашему супругу уже хоть что-нибудь необходимо, - не дерзость – констатация факта. Холодная и по-своему жестокая. Но в редких случаях молодой гробовщик мог похвастаться тактичностью, особенно с людьми ему не приятными.
И тут Глэдис не выдержала.
- Вы не смеете так говорить со мной! – то ли прорычала, то ли прохрипела она. В слепой ярости она сделала несколько стремительных шагов к Аше, теперь уже ступая прямо по книжным страницам, но наткнулась на низкий столик. Толкнула его – видимо, неудачно – правую руку от кисти до локтя прошила резкая боль. Это физическое ощущение поразило ее, словно было испытано впервые. Удивительнее было то, что оно принесло ей какое-то подобие облегчения – возможно, потому, что так совпало с ее тяжелым душевным разладом. «Так значит, все, что я чувствовала в эти дни – ни что иное, как боль? – эта мысль была неправдоподобно проста. – Боль утраты, такая сильная, что сначала накрыла меня с головой и не позволила ничего осознать...» Со стороны вдова, должно быть, выглядела крайне глупо, но это ее ничуть не заботило. Кого здесь было стыдиться? Человека, чья жизнь отдана служению смерти в богом забытой дыре?.. Поэтому Грейс повторила еще раз, впрочем, довольно механически:
- Вы не смеете так говорить со мной о моем муже, господин Аше, до тех пор, пока я плачу вам. Это понятно?

Гробовщик остался стоять на месте подле нее, несколько обескураженный странным признанием. Он был уже готов парировать или молча терпеть ее колкие выпады: очередной приход этой женщины не оставил ему и этого.
- Повод лежит на столе в другой комнате, - наконец, нашел в себе силы выдавить Акрит, - я сейчас принесу.
Неожиданная кончина Торрингсона прибавила Аше много неотложной работы, поэтому с заказом вдовы Грейс пришлось повременить. Однако кое-какие наброски будущего могильного памятника на бумаге составить он все же успел.
На пути обратно в гостиную его застал стук в парадную дверь. Не колеблясь, он отворил ее и даже сумел не удивиться стоящему подле него констеблю. Тот поприветствовал хозяина дома и учтиво попросил разрешения войти внутрь, на что Аше возражать не стал, но вот вход в гостиную пригородил рукой. Глэдис слышала все, каждое слово, но осталась сидеть неподвижно, вверяя свою судьбу, в сущности, случайным людям не лучших профессий – констеблю и гробовщику.
- Извините, я не был готов к приходу визитеров, - ему не хотелось, чтобы страж порядка увидел там Грейс. По многим причинам. Как раз ради одной из них к нему и пришли.
- Я могу проводить вас в другую комнату.
- Не хотелось бы отнимать у вас много времени, мистер Аше, - вежливо произнес констебль, - у меня к вам всего пара вопросов. Говорят, в последнее время вы имеете некоторые дела с миссис Глэдис Грейс, похороны мужа которой вы организовывали не так давно.
«Дела? – это слово как-то задело молодую вдову. – Дела были у Марка... у меня ничего нет. Ни врага, ни дел, ни страха. Даже боль, острая, нестерпимая, знакомая – где она теперь?»
Акрит коротко кивнул.
- Она заказала у меня могильный памятник.
Констебль понимающе улыбнулся.
- Меня интересует, видели ли вы уважаемую вдову конкретного дня.
Он назвал дату. То был день смерти Торрингсона.
«Нет, мистер, констебль. Ни того дня, ни в ряд последующих я не слышал ничего о вдове Грейс. Разве что сегодня, после похорон, она пришла ко мне и призналась, что не нашла для этого повода».
- Весь интересующий вас день она провела в пределах моего дома, бракуя эскизы, которые я приготовил, - между вопросом и ответом не протиснулось никакой сомнительной паузы. В подтверждение своих слов он протянул констеблю листы с набросками. Что Акрит бесспорно хорошо умел, так это искусно лгать. Стеклянные глаза цепко смотрели на констебля, не моргая.
Последовали еще вопросы и аналогичные ответы.
- Вот как, - произнес визитер, - благодарю вас, мистер Аше. Вы мне очень помогли. Всего доброго.
После того как деверь за человеком в форме захлопнулась, гробовщик вернулся в гостиную и начал с порога, дабы не дать вдове вставить хоть слово.
- В прошлый раз мы с вами так и не договорились о форме памятника, - не глядя на Глэдис, он пододвинул к креслу на котором сидела женщина низкий табурет и журнальный столик, разложив на нем эскизы, - на Новом кладбище, если вы заметили, если и стоят памятники, то преобладают кресты и плиты. Хотя также возможна и стела.
Некоторое время он говорил, как ни в чем не бывало, но под конец запнулся, спровоцировав тем самым длящееся мгновение не очень комфортного молчания.

В этот день он не покидал гостиной. Полулежа в кресле, Акрит механически теребил пальцами четки, до прихода Глэдис бог знает сколько пролежавшие на пианино, прижатые грудой бумаг. Не моргая, он смотрел на разлаженный инструмент.
Вернувшаяся поздно вечером миссис фон Гросс хотела убрать поселившийся в помещении беспорядок, но Аше в достаточно грубой форме пресек ее намерения.
Женщина лишь покачала головой.

Как и обещал, гробовщик навестил свою заказчицу спустя несколько дней с новыми эскизами, но проведенная работа снова была забракована. Так повторялось еще несколько раз.
Спустя неделю Акрит все-таки не выдержал.
- Миссис Грейс, - вскричал он, - я вам не мальчик на побегушках!
Впрочем, произнеся это, он понял, что именно так называемым мальчиком он и является. Даже выраженное негодование было несколько ребяческим. Глэдис, укрепляя это впечатление, кивнула головой – будто соглашалась со словами расплакавшегося ребенка не потому, что они верны, а лишь потому, что его нужно успокоить.
Поднявшись со своего места, Акрит ладонью пригладил льняные волосы и прошелся по просторной гостиной дома миссис Грейс, остановившись у окна. Был вечер, дождь впервые за сезон лил как из ведра, сопровождаемый периодическими раскатами грома зигзагами молний.
- А ваше пианино звучало после того, как в доме стало пусто?
- Мое пианино звучит каждый день, не зависимо ни от каких обстоятельств, - решительно, почти жестко, заявила хозяйка дома и в подтверждение своих слов села за инструмент. На сей раз зазвучало «Музыка Ангелов» Моцарта, легкий, изящный мотив.
- Но ваш инструмент мне нравится больше – он старше и у него есть душа. Расстроенная. Легкомысленная мелодия звучит там – помните? – как монолог Офелии. Здесь же я могу играть все, что заблагорассудится, и мажор останется мажором, а минор минором, понимаете?   
Акрит посмотрел на исполнительницу через плечо.
- Нет, не понимаю, - искренне ответил он и подошел к миссис Грейс, наблюдая из-за ее спины, как тонкие женские пальчики изящно танцуют по клавишам, - мажор должен быть мажором, а минор – минором. Инструмент предназначен выражать настроение исполнителя, а не свое собственное. Вольфганг Амадей Моцарт. Музыка Ангелов. Печальная, самозабвенная красота, ради которой хочется плакать. Но, что-то мне подсказывает, несколько дней назад эти стены знали другую музыку.
«Он знает», - эта мысль была острее рапиры. Глэдис взглянула на гостя с недоумением. «Нет, не может быть. Откуда?»
Аше сложил руки за спиной и слегка поддался вперед.
- Знаете, когда я был мальчишкой, а моя матушка еще не сорвала голос – она была оперной певицей – мы с отцом не пропускали ни одной оперы, в которой она пела. Признаться, я мало что помню из тех дней, но одна ария в ее исполнении произвела на меня сильное впечатление. Вы позволите?
Он сел за инструмент и исподлобья взглянул на молодую вдову.
- «Волшебная флейта» - Ария Царицы Ночи, - в его тоне можно было уловить недвусмысленный сарказм.
С первым ударом Акрита по клавишам комната наполнилось наигранно небрежной ожесточенной агрессией.
«Der Hölle Rache kocht in meinem Herzen,
Tod und Verzweiflung,
Tod und Verzweiflung flammet um mich her!
Fühlt nicht durch dich
Sarastro Todesschmerzen,
Sarastro Todesschmerzen…»*
- Превосходное исполнение! – воскликнула Глэдис и заапплодировала, перекрывая музыку и сбивая с ритма. У нее не было сомнений: Акрит заглянул в ее душу – душу убийцы – и прочел в ней протокол о смертельном грехе. Она была удивлена этим, но в первую очередь тем, что не испытывает страха. Должно быть, страх убит той же пулей, которая пробила голову Марку.
Аше резко оборвал свою игру и поднял на вдову свой взгляд.
- Я всего-навсего хотела, чтобы мне стало легче, - произнесла она просто, вовсе не пытаясь оправдаться. – Но ничего не помогает, понимаете?.. А недавно вот одна его борзая сдохла. Я ее не любила – вообще, знаете ли, не люблю животных в доме – а вот он любил, и она его, видимо, тоже; когда он... когда его не стало... все ходила туда-сюда, совсем не ела, и вот сдохла.
Глэдис подумала довольно отстраненно, что сейчас было бы уместно заплакать. Жаль, что у нее уже не осталось слез.
- Я знаю, я невыносима, - сказала она после небольшой паузы с неожиданной даже для самой себя теплотой. – Вы, должно быть, с удовольствием отправили бы меня на костер – и, поверьте, я бы без всякого сожаления на него взошла... И все же вы единственный, с кем я могу находиться. Будьте великодушны, простите меня.
И она накрыла его руку своей рукой.
Акрит не стал отстраняться, но и поддаваться душевному порыву миссис Грейс тоже не стал. Просто сидел молча, глядя на нее, изучая ее. Он не спросил ее, полегчало ли ей после совершенной мести. Он не спросил о многом, о чем было уместно спросить. В конце концов, все и так было понятно.
Просто.
Без слов.
- А что с борзой? – примирительным тоном произнес он, - Вам сколотить для нее ящик?

* Ужасной мести жаждет моё сердце!
Я беспощадна!
Я беспощадна… Жажду мести я!
Должен узнать
Зарастро ужас смерти,
Зарастро ужас смерти…