1. Название эпизода: Акт, в котором никто не утопился
2. Предыдущий эпизод: ...
3. Промежуток затрагиваемого времени: До приезда в Примвуд
4. Действующие лица: Патрик Даррел

***
- С возвращением, сэр!
Падди – худой и длинный подросток – осторожно выглядывает в чердачное окно. Внизу, у дверей их дома стоит покрытый пылью экипаж, возле которого суетятся слуги, уличные мальчишки и какие-то странные дамы, предназначения которых Патрик не знал (ничего, через пару лет узнает).
Смеясь и целуя женские руки, Шон Даррел пытается втащить на крыльцо огромную, необъятную птичью клетку.
- Неразлучники, - его перебивает смех, голоса, вопросы со всех сторон, очередная красавица возникает на пути к двери и демонстрирует руку, обтянутую перчаткой – Неразлучники – это такие особые птицы, и всех вас, леди, я попрошу посторониться, ибо ваше общество оскорбляет моих нежных птах.
Воркуя не хуже цветных птиц, девушки уступают дорогу, следом за клеткой в дом заносятся чемоданы, свертки, шляпные коробки, узелки…
- Дом, милый дом! – гремит бас Даррела то из одной, то из другой комнаты. Он наполнил своим присутствием все, оказавшись и везде и нигде одновременно: экономка забегалась до головокружения, пытаясь его поймать, а горничные не могли улучить минутки, чтобы пошептаться о хозяине – натыкались на него повсеместно.
- Анна осталась в Англии, - голос Шона перекрывает звон столовых приборов – Я решил поехать вперед, чтобы приготовить им комнаты. Она еще не оправилась после родов, а там таки уход получше будет, чем здесь. Я свою страну люблю до безумия, но что ни говори, а Ирландия – деревня дикарей… Зато хоть дома можно быть дикарем! – очередной раскат хохота не перекрыл даже оглушительный грохот разбитой посуды: девочка из кухни от испуга выронила скользкие тарелки.
Извечные искорки в карих глазах Даррела-старшего легко маскируют настоящие чувства. Даже его люди, работающие в этом доме не одно десятилетие, видят только пышущего жизнью, веселого хозяина и ни у кого не возникает и мысли, что здесь что-то не так. А между тем Даррел обедает за столом один.
О поездке в Индию Даррел обещает рассказать после ужина: дом гудит как растревоженный улей. Из обрывков фраз прислуга узнает, что в Индии их хозяин видел человека с двумя головами и шестью руками, человека-дракона и животных, размером с пароход.
- С пароход – это детеныши, - объясняет горничная девочке-посудомойке – А взрослых убивают ради рогов, а еще потому что иначе они сожрут все живое.
Девочка-посудомойка крестится.
Но до ужина еще далеко. Уходя из столовой, Даррел как бы между прочим, небрежно и вполголоса поинтересовался у экономки, чем занят его сын.
- Патрик не спустился к обеду, Бриджит, - «Как будто я сама не заметила, что паршивец изволил шутки шутить». - Он нездоров?
Бриджит складывает руки на груди и смотрит на Шона прямым, нисколько не смущенным взглядом. Она в этом доме прислуживает еще дольше, чем Даррелы тут живут. И чувствует себя едва ли не полноправной хозяйкой.
- Не имею понятия, сэр. Он заперся на ключ еще вчера в обед.
От более резких слов она сдержалась. У Даррела-старшего и так плечи поникли, как только все разошлись.
- Я просил заложить замочную скважину и отнять у него ключи, разве нет? – рядом с маленькой, сухонькой и строгой экономкой большой, бородатый Даррел стоит грустным и растерянным.
- Вы приезжаете на неделю, на три дня, - экономка отвернулась и забренчала связкой ключей, перебирая их, как четки – И уезжаете снова, а мы тут живем, сэр. Джон убрал замок, как вы велели, но по вашему отъезду началось такое, что мы взвыли на пятые сутки и все вернули. Упрямством этот юноша весь в вас, - бросив сердитый взгляд на Даррела, добавила Бриджит.
- Я надеюсь, Анна захочет здесь остаться, - произнес Шон, без особой надежды в голосе. Анна Даррел, в девичестве Брук, при всех своих достоинствах – а она была девушкой умной, славной и добросердечной - ясно дала понять: она берет перерыв только чтобы придти в форму, а затем ей нужно открывать мир и покорять свет дальше, пока румянец на щеках не нарисованный. Она пошла наперекор всем подругам, заявив, что выкормит ребенка сама: Даррел гордился и улыбался в бороду. При этом он знал, что деятельная натура не позволит ни ей, ни ему долго сидеть на одном месте, а значит Уильяму придется привыкать к путешествиям с малолетства. И Шон был бы вполне счастлив, если бы в этом доме никто не жил.
Стоя посреди опустевшего холла, он как будто оказался вне времени. Здесь ничего не менялось уже восемь лет. И сердечная боль, которая отпускала вдали от Дублина, здесь возвращалась с той же силой, что и эти восемь лет назад, становясь все более терпкой и крепкой, как вино. Большой, сильный и веселый Шон Даррел каждый раз заново обращался в руины, когда приезжал в свой дом, выходил в холл и видел эту треклятую лестницу. Тяжелую каменную вазу, в которой росли домашние цветы, убрали еще в тот день, сразу же после ухода полиции, но на деревянном полу остался след. И стоило поднять глаза – наверху стояла сияющая Кейтлин. А потом картинка менялась: Кейтлин на полу, ваза в крови, пол залит кровью, ее светлое платье пропитано кровью, светлые волосы в крови…
Шон не видел, как это случилось, но предчувствуя беду, вернулся в дом из сада раньше, чем намеревался и первым оказался у лестницы. Он же и оттащил от Кейтлин Патрика, который сидел рядом, на коленях, вцепившись в ткань ее платья. Мокрые от крови ладони ребенка и разбросанные вокруг игрушки Даррел не раз видел в кошмарах. Кейтлин оступилась – оступилась на какой-то из этих чертовых игрушек – упала с лестницы и разбила голову.
Передернув плечами, Даррел-старший поднялся наверх. Беды их на этом не кончились, но сейчас все почти хорошо. Почти – потому что Шон намерен привезти сюда вторую жену, а Патрик, видимо, не ждет ни его, ни мачеху.
Но комната сына оказалась открыта и пуста. Здесь тоже ничего не менялось, только книг становилось все больше. Поковыряв пальцем замок и убедившись, что его действительно снимали и ставили обратно, Даррел двинулся по коридору, внимательно прислушиваясь. Кроме болтовни горничных в кладовой, этаж безмолвствовал.
Впрочем, Шон знал, где искать. Он поднялся по еще одной лестнице – маленькой, в три ступеньки – и свернул за угол. Так и есть, щеколда с двери чердака снята.
- Ты научился питаться книжками и запивать их воздухом? – спросил Шон, нагибая голову и забираясь на чердак. Патрик лохматым воробьем сидел у окна, на деревянном ящике. Смотреть на него тоже было больно: слишком сильно напоминал Кейтлин, только вот любви и теплоты в его глазах не было. Недоверие, тревожность, нервозность, от каждого резкого звука или движения вздрагивает и съеживается, словно его здесь бьют. Одет хорошо, но неопрятно и неаккуратно, стригся давно, руки все в ссадинах, с обломанными ногтями. – Не собираешься мне отвечать? Ну и ладно.
Даррел-старший опустился на свободный от рухляди ящик, уперся ладонями в колени. Что там доктор Рэмонд говорил про отцовство? У него шесть детей и все громкие, задорные, обыкновенные дети. Легко и даже нужно рассуждать про отцовство, если у тебя с этим все хорошо сложилось. «Что же, признаем: у меня не сложилось», - Шон тяжело поднялся, после нескольких томительных минут тишины, и вышел. Проводивший его взглядом Патрик какое-то время бездействовал, но затем встал и пересел на тот ящик, где сидел Даррел-старший. От этого серое небо за окном совсем не изменилось и настроение у Падди упало ниже плинтуса.
… - И тогда, прямо во время этой охоты, я вспомнил тебя, - произнес Шон, двенадцать лет спустя, набивая трубку у камина в своем кабинете,  - Это твое про отцовство. Как метко сказал, негодяй! Мудро!
Доктор Нил Рэдмонд, семейный врач Даррелов и старый добрый друг Шона сдержанно улыбнулся. Он испытывал смешанные чувства от услышанного.
- Уильям замечательный, я не спорю, - он помедлил – Сколько ему лет?
- Вилли пошел тринадцатый год, - физиономия Даррела просто сияла.
- А Патрику?
- Я допускаю, что ты можешь не знать возраста Вилли, - ответил Шон, резко переменившись в лице – Мы редко бываем здесь. Но Патрика ты знаешь лучше меня, ты его врач, в конце концов, к чему такие вопросы? Вот не люблю, когда ты умничаешь.
- Потому что у меня есть о чем еще тебя спросить, - Рэдмонд едва коснулся темы, а уже испытывал страшную усталость.
Даррел-старший начинал злиться и, наливая вино, пролил немного на паркет. Блестящая в свете камина лужица напоминала кровь Кейтлин.
- Я виноват в том, что тогда услал тебя из поместья, - Нил говорил с трудом, осторожно подбирал слова и внимательно следил за другом – но тебя только что вытащили из петли, весь дом это видел, было так шумно. И толки пошли… Я думал только о тебе.
Даррел-старший становился все мрачнее. Даррел-младший, стоявший в смежном с кабинетом коридорчике, ведущем в библиотеку, и прильнувший к двери – тоже.
Шон не касался этой темы никогда. Действительно, после гибели жены, через несколько дней, чувство утраты стало настолько невыносимым, что Шон не увидел лучшего выхода, кроме как повеситься. Последнее, что он помнил, прежде чем сознание окончательно его не покинуло, была скрипнувшая дверь.
- К сожалению, я полагал, что пять лет – возраст слишком несознательный, - Рэдмонд больше не мог смотреть на друга и перевел взгляд на огонь – Но когда Патрик меня позвал, и я подошел, первое что прозвучало – вопрос, мертв ли ты. Уж не знаю, где нахватался таких знаний…
«Карты», - Патрик стер испарину со лба и плотнее прижался к щели, мечтая просочиться в комнату, чтобы лучше слышать – «У матушки были карты таро. Карта «Повешенный».
Даррел-старший сидел в глубокой задумчивости.
- Сейчас ему двадцать пять, Шон, он ничего не умеет и ни к чему не годен.
«А мне всегда была симпатична карта «Дурак». Я будто и есть эта карта».
- Я не знал, что Падди видел меня тогда, - произнес Шон, хмурясь – Мне не сказали.
- Суть не в этом, - Рэдмонд заговорил торопливо, ему не терпелось закончить этот неприятный разговор – В результате, у мальчишки жизнь сломана, как ни отпирайся…
- Он с детства…
- Не может быть детства, - очень мягко и убедительно прервал его Рэдмонд – у ребенка, который вынужден себя спрашивать, любят его или нет. Я просил тебя уехать, чтобы спасти твою жизнь; но ведь ты так и не вернулся к нему, верно?
Патрику казалось, что всем слышно, как громко он дышит, но успокоить дыхание или отойти от двери он не мог.
- Что я теперь могу сделать? – Даррел взялся за каминную кочергу и разворошил угли, подбросив еще полешек. Он не чурался грязной работы и прислугу гонять не любил – Ты сам все сказал, ему уже двадцать пять. Я содержу его, без поддержки не оставлю. Но мне невыносимо видеть его, Нил. Я не понимаю это существо...
«Это существо» - Падди крепко-крепко стиснул руки и закинул голову, чтобы слезы закатились обратно – «Это существо, он сказал».
- … И не могу перестать думать, что эти игрушки на лестнице лишили меня моего ангела. Я знаю, - поспешно продолжил Шон, заметив, что доктор собрался его перебивать – Знаю, что говорю как осел и скотина, и что я сущий дьявол, если из-за несчастного случая уже двадцать лет корю собственного ребенка. Но факты таковы, - кочерга звонко стукнулась о решетку – Я потерял в те дни не только жену, но и первенца, затем попытался все исправить, - забренчал стакан, теперь Даррел наливал себе виски – попытался исправить все вторым браком.
- Ты не любишь эту провинциалку.
- Она меня любит, - тон Даррела смягчился – И раз уж мне все равно не встретить Кейтлин на небесах за свою грешную жизнь, пусть хотя бы эта девочка будет счастлива. Кто-нибудь в этом доме должен быть счастлив!
Шон запустил стаканом в дверь, хрупкое стекло разлетелось вдребезги, и Падди почувствовал сильный запах алкоголя. Пора было уходить, если Даррел-старший начал крушить все вокруг – значит, конец разговора близок.
Что касалось Анны, то она действительно была счастлива. Вопреки страхам Шона, Патрик принял и мачеху и ее ребенка, тем более что виделись они не так уж часто. Ирландию она не могла полюбить и по каждому поводу срывалась на родину, в Англию, но, оказываясь в поместье Даррелов, относилась к местному привидению, как она называла Патрика, с заботой и вниманием.
Так и сейчас, столкнувшись с ним на лестнице, она с одного взгляда поняла, что произошло что-то нехорошее, и настояла, чтобы тот спустился с ней.
- Составишь мне компанию за чаем, - Анна подергала его за рукав рубашки – Ну же, пойдем.
Анна была маленькой, очень изящной и ухоженной женщиной. Не один мастер просил разрешения сделать с нее куклу, на что суеверная миссис Даррел отвечала довольно резким отказом. Ее мать, которую Шон увез вместе с ней из Примвуда, скончалась несколько лет назад, благословив перед смертью свою дочь и ее мужа.
- Шон никогда не рассказывал мне о своем первом браке, - сказала Анна, когда они расположились в гостиной, и прислуга удалилась – Знаю только ее имя, и что она погибла, когда тебе было пять. Это ее портрет в твоей комнате?
Патрик кивнул.
- Он висел в спальне отца, - голос оставался хрипловатым, но Патрик наивно полагал, что красные от слез глаза ему удается скрывать – Когда всем стало все равно, я попросил перевесить картину ко мне.
- Ты что-нибудь помнишь о ней?
Неожиданно его охватила злость. Может потому что эта славная, красивая женщина совсем ничего не понимает, но смеет задавать такие вопросы?
- Помню, какие у нее были холодные руки, - звенящим голосом начал Патрик – Когда она лежала там, в этом ящике, среди цветов, я целовал ее ладони, я ходил туда каждую ночь, пока он, - почти бессознательным движением Патрик махнул рукой в сторону кабинета отца – Рыдал за своими замками, как будто я ничего не слышал, как будто меня вообще не было! Помню эти черные тени, которые шевелились на ее лице как насекомые, ползали… И на отце лежали такие же, когда он повесился! - в голове словно били гигантские колокола, Патрик не слышал собственных слов и сорвался на крик. Он зажмурился, вжался в кресло и страстно мечтал умереть прямо сейчас, лишь бы прекратилось все, и колокола, и память, и дышать стало легко… Вовсе не дышать.
Эти синие, залитые лунным светом комнаты, в одной – будто высеченные из мрамора цветы, обрамляющие гроб, в другой – тень повешенного тела, пересекающая светлые квадраты окна, воспоминания тревожили его редко, но отравляли постоянно.
Беззвучно всхлипывая, Патрик поднял  глаза и увидел прямо перед собой Анну. Мачеха казалась потрясенной, но молчала; только осторожными, очень осторожными движениями вытирала с его лица кровь.
- Берта, принеси лед, - не терпящим вопросов и возражений тоном обратилась она к горничной, которая вбежала в комнату на крики, как была, со стопкой полотенец – Если колотого нет, сгодится холодная вода. Быстрее. И скажи Шону, что я его зову.
Берта вернулась минуту спустя, сообщив, что господин спит. Анна выхватила у нее смоченную в ледяной воде тряпицу, сунула ей взамен окровавленный платок и вновь склонилась над Патриком.
- Я тоже лягу спать, - стараясь не коснуться ее, Патрик поднялся, подхватил свалившуюся с переносицы тряпку и, сухо откланявшись, двинулся к двери.  Анна осталась стоять у кресла, крепко сжав руками подлокотник.
«Утоплюсь» - для Патрика это стало решением-догадкой: как он раньше не подумал об этом? – «Утоплюсь завтра же. И все изменится к лучшему».
Но поскольку он не утопился, как известно, ничего так к лучшему и не изменилось.